Дмитрий Биленкин - Конец закона [Затмение на рассвете]
Вошёл Бизи. Его взгляд был красноречивей слов.
— Пока нет ничего конкретного, — угрюмо сказал Полынов. — Какие новости у вас?
— Все тихо, даже бабуины присмирели. Расследование обстоятельств гибели Лесса подтвердило, что это не слепая месть. Преступники пока не обнаружены. Мальчик с факелом, кстати, уцелел. Он ранен, обожжён, но вне опасности.
— Спасибо, Бизи.
— Ещё одна деталь.
— Какая?
— Отобранные вами фильмы отличаются от других тем, что они поступили в продажу и были разрекламированы почти в одно и то же время.
— Прекрасно, все сходится. Кто их двинул на рынок?
— Выясняем.
— Понятно. Хотите совет?
— Охотно его приму.
— Если правительство немедленно обратится к народу, скажет, что происходит и почему, то крайние, разрушительные последствия диверсии будут предотвращены.
Бизи коротко хмыкнул.
— Простите меня, но это несерьёзный разговор.
— Так я и думал, — грустно сказал Полынов.
— Нет, вы просто не понимаете! Возбуждение общественного мнения без достаточных на то оснований, престиж правительства, международный скандал…
— Но это пока единственное надёжное средство борьбы.
— Невозможно, невозможно!
Конечно, невозможно, подумал Полынов. И даже если было бы возможно, то успех определялся бы тем, верит ли народ правительству или, зная, что ему давно и изощрённо лгут, махнул на все рукой. Что посеял, то и пожнёшь.
— Мы очень надеемся на вас, — сказал Бизи. — Что у вас запланировано?
— Несколько часов сна.
— Но… Впрочем, понимаю. Да, да, конечно! Вы намерены вернуться в отель?
— Допустим.
— Не стоило бы, — Бизи покачал головой.
— Почему?
— Я где-то читал, что учёные, когда они увлечены, спят на лабораторных столах. Мы все вам приготовили, и постель, уверяю вас, там мягче, чем лабораторный стол. Туда, если хотите, мы перенесём все ваши аппараты.
— А если без шуток?
— В отеле трудней наладить охрану.
— Неужели вы думаете?…
— Убрали же Лесса. Противник без сомнения знает, где вы. И, конечно, понимает, чем вы заняты.
— Значит, если я пойду в отель…
— Это глупо.
— И все же…
— Нет, нет, ни в коем случае!
— Иначе говоря, я арестован?
— Господь с вами! Но разве мужество и опрометчивость одно и то же?
— Вы уверены, что здесь безопасней?
— Здесь вы в полной безопасности.
— Я бы этого не сказал.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что ваши сотрудники такие же, как все, люди. Что, скорей всего, и они подверглись воздействию.
— Чепуха! Я отобрал самых надёжных. Тех, кому я доверяю, как самому себе.
— Вот как! Интересно, какая у вас гарантия, что и вам не внушена некая программа?
Глаза Бизи медленно расширились. Внезапно он успокоился.
— Нет, — сказал он твёрдо. — Если вы правильно определили метод воздействия, то нет. Я уже забыл, когда последний раз смотрел стерео. Просто некогда было. Но хорошо, что вы меня предупредили. Я отберу тех, кто…
— В общем, это не имеет большого значения, — устало сказал Полынов. — Приказ разделаться со мной не мог быть вложен в программу. И не беспокойтесь, я остаюсь здесь. Просто потому, что жаль тратить время на переезды.
— Слава богу! А то вы меня перепугали. Но… Вы полагаете, что в “час X” мои же собственные сотрудники способны…
— Конечно! Я вам об этом уже целый час толкую.
Заснул Полынов не сразу. Он размышлял, казалось бы, совсем о постороннем. Не о том, что было сегодня и может случиться завтра. Словно издалека он всматривался и в неукротимое движение жизни, чья предыстория клубилась в тумане миллиардолетий. Он видел тот изначальный сгусток примитивной, в бешеном взрыве ширящейся плазмы, из которого постепенно возникало все — неисчислимое разнообразие галактик, звёзд, планет, минералов этих планет. Самой жизни, которая на новых витках всемирной спирали медленно развернулась в цепи биологических молекул, сплелась в нити, жгуты и сростки. Так же постепенно она обрела форму одноклеточных, а затем, все ускоряясь, форму многоклеточных, чем далее, тем более сложных существ. И, наконец, вспыхнула разумом! Тут снова сработала пружина скачка, — так молниеносно, что от сохи к реактору планетолёта человека метнуло прежде, чем он успел опомниться.
Но и это лишь начало новой, неведомой спирали. Самое начало, ибо неграмотных в мире и сейчас куда больше, чем мыслителей. Ибо большая часть человечества только освобождается от тысячелетнего рабства, невежества, религиозного обожествления денежных и прочих идолов. Все, что сделано и достигнуто, лишь первый проблеск подлинного ума человечества, который едва проснулся, едва осознает себя, свои возможности и цели. Уже не свинцовый сон, но и не вполне явь; не свобода, хотя уже и не рабство; рассвет, когда ночь ещё не ушла, а день ещё не настал. А сколько уже сделано! И как мало сделано по сравнению с тем, что надо сделать.
Конец старого закона и начало нового. Правнук, внук, а то и сын раба садится за пульт завода-автомата. Вчерашний крестьянин озирает уже не сельский двор, а просторы солнечной системы. Космонавт на Марсе шепчет благодарственную молитву, автор которой был убеждён, что Земля покоится на трех китах. А советские коллеги этого благочестивого космопроходца, любуясь величием марсианского Никс Олимпика, этой вершины вершин, на отдыхе обсуждают чисто практические проблемы воспитания коммунистического сознания.
Ах, если бы только в этом была вся сложность и противоречивость!
Вверх, вверх подталкивает тебя разум, вперёд и выше. Всеобщая талантливость стала уже не мечтой, даже не целью, а жизненной потребностью, как некогда общая грамотность. А эта необходимость тянет за собой требование духовной свободы, атмосферы благородства человеческих отношений, ибо любая другая обстановка для талантливого человека удушлива. Звание “гомо сапиенс” человек присвоил себе, быть может, загодя, но прозорливо. Так можно ли сломать тенденцию?
Можно, ответил себе Полынов. В том и беда, что можно. Даже если бы человечество было щепкой в потоке, то и в потоке бывают заводи, куда сносит щепку и где она остаётся навсегда. Но человечество не щепка в русле эволюции. Это животные — щепки, а мы, люди, — нет. Мы создали для плавания корабль с могучими машинами и пусть ещё несовершенными средствами навигации. Мы можем плыть, куда хотим, хоть вдоль, хоть поперёк течения. Но у руля схватились и те, кто, зорко видя будущее, хотят взять курс к счастью всех и каждого, и те, кого волнует благополучие одних лишь пассажиров первого класса. А фарватер так узок, что неточный поворот руля может швырнуть корабль на скалы. Этого, положим, никто не хочет, но непоправимое может произойти и случайно. А ещё есть очень соблазнительные заводи… Зачем мне, хозяину, расставаться с предприятием, мне, чиновнику, с креслом, мне, пастырю, с кафедрой? Ради какой цели, какой выгоды?
